Сочинение про Марью Гавриловну

В "Метели" А. С. Пушкин изобразил жизнь - метель не только как властную над человеком стихию, но как стихию умную, мудрейшую самого человека. Люди, как дети, заблуждаются в своих замыслах и хотениях, - метель подхватит, закружит, оглушит их, и в мутной мгле твердой рукой выведет на правильный путь, куда им, помимо их ведома, и надо было попасть. Она знает их подлинную, их скрытую волю - лучше их самих. Пушкин ясно дает понять, что Марья Гавриловна в сущности не любила Владимира, а просто увлеклась своим романтическим воображением. "Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и, следственно, была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик", и т. д. И дальше история их любви излагается в том же ироническом тоне: "само по себе разумеется", что прапорщик пылал равною страстью, само собою разумеется, что родители запретили дочери и думать о нем, что свидания продолжались в уединенных и поэтических местах, с взаимными клятвами в вечной любви и сетованиями на судьбу, что между молодыми людьми шла секретная переписка, что в конце концов Владимир предложил бежать и обвенчаться тайно, - и, "разумеется", эта счастливая мысль "весьма понравилась романическому воображению Марьи Гавриловны". Рассказ о героине продолжается и дальше в том же духе: налицо весь репертуар неистинной, надуманной влюбленности и подражания романтическим образцам; здесь и длинное прощальное письмо к чувствительной подруге, и письмо к родителям, где она прощалась с ними "в самых трогательных выражениях, извиняла свой проступок неодолимою силою страсти и оканчивала тем, что блаженнейшею минутою жизни почтет она ту, когда позволено будет ей броситься к ногам дражайших ее родителей". Пушкин не забыл даже сообщить о тульской печатке, которою героиня запечатала оба письма, что на ней были изображены два пылающих сердца с соответственной надписью. Все признаки сознанием навязанного чувства - и, напротив, ни одного намека на искреннюю, смелую и простую страсть; и так до конца приключения. Но Власть имущий следил за милой, простодушной Марьей Гавриловной. Она, шаля, готова была сбиться с пути, - он пошлет своего слугу спасти ее. Его слуга - жизнь, метель. Еще с вечера поднялась метель, и когда Марья Гавриловна вышла из дому, чтобы сесть в сани Владимира, "ветер дул навстречу, как будто силясь остановить молодую преступницу"; и с той минуты, как она садится в сани, - она в руках судьбы, как и намекает Пушкин полушутя, прерывая рассказ об ее поездке: "Поручив барышню попечениюсудьбы и искусству Терешки кучера, обратимся к молодому нашему любовнику". Потому что рассказать о том, как пеклась о ней судьба, значило рассказать не о ее путешествии, вполне исправно проведенном Терешкою, а о поездке Владимира, которого вела судьба, - вела не навстречу ей, а в сторону. Судьба обернулась метелью. Бес метели водит Владимира по полю и кружит по сторонам, толкает в овраг измученного коня, встает небывалой и обманчивой рощей, долго водит по лесу и с хохотом выпускает на неведомую равнину, "устланную белым волнистым ковром". Разрушительная цель достигнута, - Владимир не доедет вовремя, - а в то же время метель исполняет и вторую, творческую половину работы. В этот самый вечер офицер Бурмин из соседней усадьбы спешил в Вильно, в свой полк; судьба-метель, точно одной рукой отстраняя Владимира, другою ведет некоего Бурмина навстречу Марье Гавриловне. С удивительным мастерством описана сцена - естественность появления Бурмина среди ожидавших в церкви, когда он точно во сне или понуждаемый тайной силою стал рядом с Марьей Гавриловной пред аналоем. Его появление было естественно, - их венчание, столь случайное с виду, как редко бывает, было в высшем смысле закономерно, необходимо, естественно, потому что они были "суженые", судьбой предназначенные друг для друга, как и обнаружилось три года спустя, когда, встретившись, они искренно полюбили друг друга.