По произведению "Василий Тёркин" написать сочинение.

Как видит войну доктор

Свобода, юмор, правдивость, удаль, естественность погружения в стихию народной жизни и народной речи покоряли и покоряют читателей Александра Трифоновича Твардовского. Его современник не могли не замечать, что вопреки собственной смертоносной природе война нечто и возрождала - например, начисто, казалось бы, стертое репрессиями и общей атмосферой 30-х годов чувство духовного раскрепощения. Острее других осознал и определил перемену Борис Леонидович Пастернак: "Трагический тяжелый период войны был живым ... периодом и в этом отношении вольным радостным возвращением чувства общности со всеми". Естественнее, раньше и полнее остальных воплотил эту перемену Александр Трифонович Твардовский.

Причем сразу же оговорюсь: поэтическая свобода у него не сводима к свободе политической. Свобода - основной нравственно-художественный принцип произведения, источник его неиссякаемой притягательности.

Она ощущается буквально с первых его строк, первого предложения, непомерно длинного для стихотворной речи, но записанного так легко, что его протяженности просто не замечаешь:

На войне, в пыли холодной,

В летний зной и в холода,

Лучше нет простой, природной -

Из колодца, из пруда,

Из трубы водопроводной,

Из копытного следа,

Из реки, какой угодно,

Из ручья, из-подо льда, -

Лучше нет воды холодной,

Лишь вода была б - вода.

И эта находка - непринужденное десятистишие на два созвучия - не канонизируется, не эксплуатируется затем, не превращается в "твердую строку". За ним последуют и

восьми -, и пяти -, и шести -, и четверостишия - словом, рифмующихся строк будет столько, сколько потребуется Твардовскому в сию минуту для того, чтобы высказаться сполна.

Свобода - свойство ритмики и стиля, жанра и композиции "Василия Теркина", не исключающее, впрочем, и чувства художественной меры. Александр Трифонович Твардовский сам признавался, какое счастье пережил он, отбросив рамки, условности, установления: "Я недолго томился сомнениями и опасениями относительно жанра, отсутствия первоначального плана, обнимающего все произведение наперед, слабой сюжетной связанности глав между собой. Не поэма - ну и пусть себе не поэма, решил я; нет единого сюжета - пусть себе нет, не надо; нет самого начала вещи - некогда его выдумывать; не намечена кульминация и завершение всего повествования - пусть, надо писать о том, что горит, не ждет, а там видно будет, разберемся. И когда я так решил, порвав все внутренние обязательства перед условностями формы и махнув рукой на ту или иную возможную оценку литераторами этой работы, - мне стало свободно и весело". Но тут же автор добавлял, что "должен был иметь в виду читателя, который, хотя бы и незнаком был с предыдущими главами, нашел

бы в данной, напечатанной сегодня в газете главе, нечто целое, округленное".

По оценке Самуила Яковлевича Маршака, уже в первых набросках Александр Трифонович Твардовский открывает тайну искусства незаметного, органического, создавая "стихи свободные, без стремления к эффектам на каждой строчке", но и такая оставалась тем не менее стихотворной, организованной. Поэт пытался сделать ее прозрачной, прозаически весомой, он писал не поэму, а народную книгу, солдатскую библию, работал в жанре как бы никаком и всеобщем. То есть, с какой стороны не взять, произведение "Василий Теркин" - это внутреннее свободное единство.