Сюжет и образы в стихотворении "Меня, во мраке и в пыли"

Стихотворение начинается с пушкинского "Пророка". Тот же четырёхстопник, в первой части - та же архаика: "горняя высь", "волнующийся дол", "взираю", "очи", и, что самое главное, - два тяжеловесных архаических образа, противопоставленные друг другу как раз по весу, на сегодняшний день почти эмблематичные: крылья любви и человек, влачащий оковы раба. Но даже если "отчизна пламени и слова" звучит ещё как-то по-пушкински, если сошествие с горней выси существа, проникнутого её лучами, хоть и не по Исайе, но выдержано всё в той же величественно-торжественной тональности "Пророка", то во 2-ой части стихотворения, где перед нами более конкретное представление того, что же, собственно, он услышал и увидел "нового", мы, действительно видим то новое в образном строе поэзии и в самом её языке, которого у Пушкина не сыскать. Тут не "дольней лозы прозябанье", а "сердце каменное гор с любовью в тёмных недрах бьётся" - ожившая гора, неожиданный и замечательный образ, а язык настолько современный и нам сегодня, что слово "недра" воспринимается едва ли не как геологический термин. Таким же простым повседневным языком написано заключительное четверостишие. Кажется - оно написано сегодня, настолько близка тебе речь говорящего. Но такая дистанция автором завоёвывается. Тем ясней, отчётливей эта непосредственность его чувства и высказывания, чем ясней и естественней удивительный переход к этой современной разговорной речи от, казалось бы, её противоположности - литературных архаических оборотов, однако не отрицаемых ею, но, наоборот, наследуемых. Это-то и удивляет. Обе части, связанные единством действия и героя, оказались нужными друг другу в одном стихотворении.